Золотые коридоры

(о Сибири)

Темнеют росчерки стволов
вдоль тракта, по осенней сини,
и ярким золотом голов
пестрят берёзы и осины.
А путь далёкий, день - плечо,
"Магирус", грязь, Тюмень нескоро...
Но где проедешь-то ещё
сквозь золотые коридоры?!
И где как доктор - красота
тебя с самим собой помирит.
- Эх, ты, святая простота...
Бери, да помни. О Сибири.

Дорога в Исетск

(о Сибири)

Ровная дорога, как доска,
простыни слежавшегося снега,
белая животная тоска,
серое, прогнувшееся небо.
Сверху снег,
и всё вокруг - снега,
скулы сводит,
будто жизнь пропала,
кажется -
не кончится стега,
нет в ней ни конца,
и ни начала...
Кажется, что это навсегда -
сквозь стекло в кабину
колкий ветер,
вечные столбы и провода,
и в безбрежье этом -
"полстатретий"

("Полстатретим" шофёры в Сибири называют ГАЗ-53)

***

(поезда)

Когда ты уехал навсегда
на том проклятом поезде,
как-то незаметно
вместе с тобой
отправились в дальний путь
моя любовь,
моё счастье,
мои надежды.
И только воспоминания
старой собакой,
остались со мной.

Поздний гость

Хлопнула калитка
словно выстрел,
скрип подошв по насту
болью резкой.
Стихло всё.
Проулка снежный выстил.
Да окно качнулось
занавеской.

Ветрено

Окна полусвет в темноту,
акации мечутся тени,
и женский портрет в паспорту
сквозь веток испуг и смятенье.
Портрет?
Шевеление. Нет -
нечёткий живой силуэт,
сквозь стёкла и тюль занавески
тревожный, размытый, не резкий.
***
Извечная бабья забота -
в ночи у окна ждать кого-то,
и, может, от этого "тот"
быстрее до дома дойдёт?

Женщина Осень

Весной и летом -
зелень и цветы.
Зима плетёт
наряды кружевные.
А осень
рыже-жёлтые листы
роняет не спеша
на мостовые.
***
Она как женщина,
что с поздней вечеринки
бульварами безлюдными
бредёт.
Горжетки лисий мех,
шуршат в листве ботинки,
карминный пламенеет рот.
***
Душа пьяна, минорна
и закрыта,
причёски всплеск
вкруг хищной головы,
и снова станет ведьмой
Маргарита,
попавши в рыжий лёт
листвы.
***
Вернувшись,
в кресло кремовой расцветки
присядет после кутерьмы дорог,
и рыжий зверь
струящейся горжетки
заснёт покорно
у усталых ног.
***
И будут сниться
женщине с лисицей
бульваров тёмных
долгие пути,
и в снах их
будут медленно кружиться
осенних желтых листьев
конфетти.

Рыбак из Борисово

(Борисово. Так раньше называлось место, где прошло моё детство.  Об истории этой говорили в нашем приморском посёлке,  старики. Ничего не придумано.)

Один -
сосновый тёмный склон,
другой -
весь в пёстрых листиках.
Ещё -
ручей, река, затон.
И бухта
о двух пристаньках.
...
Одна -
для беленьких судов
заморского строения,
другая -
съеденный мосток
из узких свай и тления.
...
Хозяин - молодой рыбак,
имевший дом под склоном.
Шёл в его сети ёрш, лаврак
и окунёк зелёный.
...
Держал у дома самовар
курортникам в угоду,
до света раннего вставал,
тащил фелюгу в воду.
...
Пшеничный чуб,
плечами крут,
и глаз всегда прищурен,
а как же -
он хозяин тут,
всем сват и брат, и шурин.
...
На костреце штаны-рваньё
(недолго и до срама)…
Таким увидела его
прекраснейшая дама.
...
Графиня. Дорогих кровей.
А грудь слаба, недужна,
ей солнце, йод и соль морей
в леченье были нужны.
...
А здесь рыбак, как Аполлон,
или как тыща бесов,
он душу взял её в полон,
хоть небольшой повеса.
...
Пошла молва, молва плывёт
(а кто не грешен ныне?) -
в рыбачьем домике живёт
прекрасная графиня.
...
По темноте она встаёт,
ах, белы руки эти,
Счастливой птицою поёт,
и в полдень чистит сети.
...
Любовь,
чего же ей не петь,
(словно костёр на льдине).
Ходили люди посмотреть
на рыбака с графиней…
...
За недосказанность винить
кого,
коль нет ответа.
Куда же делися они,
когда пришли Советы?
...
Отняли дом,
устроив в нем
рыбацкую бригаду.
Что дом,
гори оно огнём,
спасаться было надо...
...
И может,
в те лихие дни,
да через море сине
уплыли в лодочке они,
рыбак с его графиней?
...
И может бог был справедлив -
достигли вёсла цели,
нашла их лодочка пролив,
и души уцелели?
...
У берегов чужих морей
их народились дети.
Да акварелька у дверей -
фелюга, домик, сети...

Олег Погудин поёт Окуджаву

"Глаза, словно неба осеннего свод,
и нет в этом небе огня,
и давит меня это небо, и гнет -
вот так она любит меня..."
Б.Ш.Окуджава

Ну давай же мы, право,
молодыми побудем...
Как поёт Окуджаву
невозможный Погудин!
И кидает, звеня,
нас из льда в полымя,
что ж,
вот как,
что ж "вот так
она любит меня"...

Ялуторовский тракт

КАМАЗ по тракту...
Дизелёк поёт...
Вот страсть,
вот страх-то...
Кого несёт?..
***
Там, на тракте -
КАМАЗ
(мутен утра воск),
только он -
мимо нас,
он - в Ялу-
-торОвск.
***
Звука тонкий мазок,
как кисть - кончиком.
У него ж - дизелёк
"с колокольчиком"
***
Он по тракту гудит,
шибко долог и длин,
Колокольчик в груди
у него -
дин-дил-лин...
***
Здесь такой же зимой
декабристов везли,
колокольчик другой
плакал им -
дин-дил-ли.
***
И кроили возки
снег исетских дорог,
и ялуторо-
вскИй
поджидал их острог.
***
Деревеньки.
Дымы.
Снега хрупкое бремя.
Вроде - жили здесь мы
с Вами в разное время.
***
Деревеньки.
Дома.
В лес тропиночьи лазы.
Словно та же зима,
да на тракте КАМАЗы.
***
Дым из труб.
Слобода,
ямщиковая пристань.
Как же мёрзла тогда
здесь жена декабриста...

Цветения

(местный календарь)

Цвёл кизил крупой мимозной,
розовел миндаль,
пост свой полночью беззвёздной
покидал Февраль.
***
В платье облачном невеста,
горек аромат,
алычу,
простушку леса,
за себя брал Март.
***
В белом вишня, да черешня,
неба акварель,
лепестков опавших вешних
снег носил Апрель.
***
И сирени век недлинный,
кудри через край,
приходил на именины
к ней в лиловом Май...
***
Вешние отпели пташки,
время новых рун
забросал поля ромашкой
баловник Июнь.

Запись вавилонского писца

(о смерти Александра Македонского)

Вавилонский писец,
что погоду писал и события,
в терпком жаре июля,
помедлив слегка,
написал о кончине
Александра Великого
- Царь почил. Облака.
***
И слова эти
просто меня поразили,
одинокой строкою писец
записал их не зря…
Царь почил.
Облака же
всё плыли и плыли,
и глядели с высот
на последнее ложе Царя.